"История и жизнь Иоанна Шуйского, полководца и православного христианина". Историк Д.М. Володихин

Кандидат исторических наук, член Союза писателей России
Володихин Дмитрий Михайлович

Братья и сестры, добрый день. Сегодня я расскажу вам о необычном человеке.

От времен Великой Отечественной осталось огромное количество мемуаров наших полководцев. Существует их переписка, опубликованы разнообразные литературные произведения.

А вот если вернуться во времена гораздо более древние, в XVI век, в XVII век, то от тех времен почти не осталось воспоминаний, да и, в общем-то, любых литературных произведений, написанных нашими воеводами.

Воевода мог быть весьма известным человеком, он мог быть одним из первейших вельмож царства, он мог принести немало больших побед России. И, вместе с тем, он остается немым для потомков, потому что живой голос его услышать невозможно, он не выразил свою личность в каких-либо литературных произведениях, каких-нибудь воспоминаниях, дневниках и так далее. Тогда это было не в обычае.

Поэтому о крупнейших личностях эпохи мы можем судить, в основном, по их службам, по их деяниям, а не по их словам и жестам. Может быть, в этом больше правды, может быть.

Мой герой, герой сегодняшнего выступления – Иван Петрович Шуйский, князь, никакими литературными источниками не прославленный: писателем он не был, сладкоречив не был, никаких риторских способностей за ним не заметно.

Что касается его военных способностей, то документы упоминают огромное количество его назначений на разного рода службы, и, наверное, я мог бы сегодня в течение часа, долго, наверное, нудно рассказывать вам, каким воеводой какого полка в каком походе он служил.

Но передо мною православная аудитория, поэтому я постараюсь сделать иначе. Мы не можем судить, какой личностью был Шуйский, но мы можем судить, каким он был христианином, и мы можем судить, каким он был полководцем.

Возможно, в судьбе его, человека, который находился на виду у двух поколений русских и запомнился, сохранился в русской исторической памяти, может быть, в судьбе его Господь заложил некую притчу.

Итак, Иван Петрович Шуйский, прежде всего, был весьма знатен родом. Это был аристократ великолепной высокой крови. Его род восходил к Рюрику, что же касается непосредственно предков Шуйских, то они пошли от одного из братьев Александра Невского.

Позднее, князья этого рода правили Суздальско-Нижегородским княжеством. Что это такое? Чтобы было понятно, это – огромное государство, которое включало в себя множество городов, в том числе, древние Суздаль и Нижний Новгород. По территории и населению оно могло соперничать с Московским княжеством. Да и соперничало, в общем, в политическом плане, поскольку предки Шуйских дважды забирали у Москвы ярлык на великое княжение: в эпоху Дмитрия Донского они какое-то время формально оказывались старейшими князьями на всей Руси. Можете себе представить, сколь крупные это были величины!

Но это государство, Суздальско-Нижегородское княжество, продержалось всего несколько десятилетий, а Москва – устояла. И в XV веке род Шуйских, всегда отличавшийся изрядной плодовитостью, дробился, терял свои земли, шел на службу к князьям-соседям.

Таким образом, получилось, что Шуйские, в конце концов, оказались на службе у Москвы. Когда-то их предки враждовали с Москвой, а потом они сами оказались в подчинении у великих князей Московских.

Так вот, на Москве они были в числе знаменитейших вельмож, они в боярских списках занимали первые места, они были весьма богаты: им принадлежали большие села и даже целые города, они были весьма влиятельны при дворе.

Дед моего героя был, как тогда говорили, Московским наместником. Никогда до него не было такой должности на Руси, просто он правил в то время, когда Иоанн Грозный был маленьким мальчиком, мать его, Елена Глинская, и отец, Василий Третий, умерли. И дед моего героя, Иоанна Петровича Шуйского, Иоанн Васильевич Шуйский, так его звали, оказался первым из вельмож, фактически, своего рода, главой правительства. Чтобы подчеркнуть его первенство, специально для него выдумали такую пышную должность: «Московский наместник».

Его старший брат, Василий Васильевич Шуйский, до него даже не придумывал себе никакой должности: он был просто самым влиятельным вельможей во всей России, и в его руках сосредотачивалась вся полноте политической власти.

Представьте себе, какой блистательный род! Воеводы, храбрецы, искуснейшие полководцы, вельможи, правители когда-то самостоятельного княжества, а впоследствии какое-то время правители Московского государства.

Отец Ивана Петровича, Петр Иванович, был боярином Иоанна Грозного, дрался в Ливонии весьма удачно, но лишь в конце жизни он проиграл сражение и погиб на поле боя. Во всяком случае, он погиб без срама: сложил голову за отечество.

Сам Иван Петрович перенял от своих предков и лучшее, и худшее. Он был представителем служивой знати того времени со всеми ее достоинствами и недостатками. И через него, через этого человека, можно вглядеться в наших аристократов того времени.

Понимаете, они обладали огромной энергией, они выросли из русской православной почвы, они способны были самоотверженно водить войска в походы, брать крепости, отстаивать русскую землю, они дрались и с татарами, и с поляками, и с литовцами, и с немцами, и со шведами – с кем Бог приведет, с тем и дрались за свое Отечество! Время от времени они погибали на поле боя, время от времени побеждали.

Это были люди умные, достаточно подготовленные для государственной деятельности, хорошие администраторы, и самое главное, чего, может быть, современным нашим правителям не хватает – они считали себя хозяевами этой земли, то есть людьми, которые в какой-то степени за нее ответственны. Земля для них была родная. Они мыслили, молились, разговаривали так же, как и весь народ, от самых бедных его представителей, до самых богатых. Поэтому в них, конечно же, было очень доброе и хорошее зерно.

С другой стороны, они помнили те относительно недалекие времена до объединения России, когда их отцы, их деды, их прадеды сидели в своих небольших городках как в столицах самостоятельных государств. Поставьте себя на их место, представьте себе, что ваш дед сидел, скажем, в Твери, в Рязани или в Суздале как самовластный правитель, чеканил собственную монету, имел собственную армию, принимал в своих палатах иноземных послов, рассуживал все дела по суду как пожелает, устанавливал и отменял законы. Представьте себе, какая это власть, и какое это величие!

И, конечно же, кто для них был тот же Иоанн Грозный, тот же его сын Феодор Иванович, да даже его отец Василий Третий? «Московский Ванька», «Московский Васька»… Конечно, повезло когда-то с их точки зрения Ивану Великому, что он возвысился над всеми, что он стал крепок и собрал под себя всю власть на Русской земле, собрал под себя все земли ее.

И многих из них посещали мысли: «Почему он!? Почему не я!? Я не менее знатен! Я от того же Рюрика происхожу!» Ну, некоторые происходили от соседних Литовских князей, уходящих корнями к Гедимину, к роду Гедиминовичей, но они считались не менее знатными, чем Рюриковичи: «А я вот от Гедимина происхожу! У меня родня правила государством, в которое входили десятки городов! А я здесь всего-навсего воевода! Почему!? Вот кровь, которая течет во мне, она бунтует и зовет меня поинтриговать возле престола, посоставлять заговоры – только бы посадить кого-нибудь из своих на трон вместо этих Московских Даниловичей или Калитичей, (как называли потомков Ивана Калиты)! Или самому занять этот престол! Ну, на худой конец, сделаться первым и главным рядом с царем!»

Конечно, такие честолюбивые мечты их посещали, конечно, им хотелось больше власти! И в том-то вся и сложность русской жизни XVI века, XVII века, что Бог дал нашей земле отважную, сильную, умную аристократию, великолепных вождей народа, но, одновременно, страшно честолюбивых, амбициозных, отягощенных памятью о том, как их предки, ближайшие предки, были правителями самостоятельных государств.

Иван Петрович здесь не исключение. Его ближайшие родственники по прямой линии строили хитрые матримониальные планы: они находили таких невест себе, и так венчали своих детей, чтобы потомки могли иметь право на Московский престол: а вдруг куда-нибудь денется государь Московский? Они были, что называется, принцы крови: так в Европе называлось это явление, когда какая-то династия связана браками или происхождением с династией правящей, монаршей. И если монаршая куда-то исчезает, становится бездетной, то они становятся претендентами на престол.

Для Шуйских это был вечный соблазн на протяжении нескольких поколений: они имели право в случае пресечения Московской царской династии занять престол. И во время смуты один из них сделается царем! – будет Василий Шуйский царем в течение четырех лет!

Ну а теперь давайте почувствуем, каково быть таким человеком. И величественно, и смешно, и страшно! Как будто это человек, в груди которого бьется не одно, а два сердца. Одно из них – ровное, бьющееся в ритме, который организует, собирает всю жизнь в нечто правильное, подчиненное духовному долгу. Это сердце доброго христианина, слуги государя, слуги своей земли, слуги Божьего, в конце концов. И когда билось только это сердце, все, что происходило в судьбе Ивана Петровича, способствовало его возвышению, победам, «одолением на враги».

Но иногда включалось сердце второе, бившееся с перебоями, кривовато. И вот его ритм сбивал ритм первого, правильного сердца. И тогда к Шуйскому приходил соблазн: «Не мне ли возвыситься? Я ведь достоин! Кровь моя высока, предки мои стояли высоко, отчего же и мне не стоять так же, как они стояли?»

И вот в судьбе этого человека мы увидим, как билось одно сердце, и как ритм его сбивало второе.

В 1562 году, еще будучи молодым человеком, ему было что-то около 20 лет, может быть, поменьше, Иван Петрович участвовал в великом походе русской армии на Полоцк. Сейчас это военное предприятие знают плохо, а когда-то оно прогремело по всей Европе. Полоцк был очень крупным торговым городом, центром древнего русского княжения, к тому же в нем время от времени случалось утеснение православных, там все большую власть захватывали католики. И, кроме того, там завелись течения, связанные с радикальным протестантизмом.

Это было как раз рядом с русской границей, поэтому Полоцк, помимо своего стратегического положения, богатства и древней славы, был еще и страшной угрозой, угрозой своего рода заражением русской земли.

Шуйский пошел в поход в свите государя Ивана Четвертого. В этом походе одним из главных воевод был его отец, была еще другая его родня, и он видел, как прекрасно отлаженная военная машина русского царства позволяет взять замок с крепкими стенами, с большим гарнизоном, с мощной артиллерией, при этом понеся сравнительно небольшие потери. Он видел, как планируют все то, что происходит на поле боя, он учился. И оказался человеком с хорошей памятью и развитым умом, который схватывает чужой опыт и моментально присваивает его.

Тогда не было никаких военных училищ, никаких военных академий. Лучшая военная академия была – собственный род. А у него был род полководцев, князей, людей «брани и совета». И то, что в этом походе вместе с ним был отец, который мог растолковать что-то непонятное, который мог объяснить, почему войско движется с такой скоростью, откуда берутся заторы обозные, почему крепость атакуют стрельцы, почему их столько, почему они подошли именно с этой стены, какие именно орудия произвели разгром этой стены. Он мог объяснить своему сыну на пальцах! И он был лучшим учителем своему сыну, которого только можно придумать!

Молодой Шуйский учился. Он расстанется с отцом – отец останется в Полоцке в 1563 году, сын отправится в Москву и больше никогда своего отца не увидит. Это была главная учеба во всей его жизни. И последняя. В следующем году, 1564, его отец, князь Петр, погибнет. Ну, а молодому Шуйскому предстояла большая военная карьера.

Представьте себе нашу современную военно-политическую элиту, людей, которые возглавляют министерства, в том числе и Министерство обороны. Представьте себе их семьи. Ну, а теперь представьте, что кто-нибудь из них в случае военных действий лично сунется на фронт или будет рисковать головой своего сына. Поднимите руки, кто в это верит. Не вижу ни одной руки.

А теперь об аристократии того времени, честно отслуживающей свое высокое положение. Лет, приблизительно, в 25–30, – мы точно не знаем год рождения Ивана Петровича, – он служил воеводой крепости Данков. Это Рязанщина, это место, как в XX веке сказали бы, находится на танкоопасном направлении. То есть именно по этим степям двигались татарские орды, нападая из области нагайцев, из Крыма, на русские земли, уводя оттуда рабов, захватывая скот, сжигая города.

Данков был форпост, место страшное! Его однажды спалили дотла, пришлось заново восстанавливать. Воевода, который сидел там, должен был заниматься разведкой, организацией дозора и своим маленьким отрядом пытаться гонять все эти татарские шайки, которые появлялись в этой области. А самое главное: вовремя сообщать столице, что есть угроза большого нашествия.

Иван Петрович довольно долго отсидел на должности Данковского воеводы, честно отсидел, никакого недовольства им не было, и его военная карьера продолжилась. Он дважды дрался, защищая Москву. Первый раз – в 1571 году. Тогда наши войска преследовала неудача: армия погибла в горящей Москве. Пожар был такой, что сами татары, Девлет-Гирей, устрашились туда входить. Воины, которые ее защищали, выйти из нее не могли, и многие, защищая город, сгорели в пламени этого огромного пожара. Там был и Шуйский.

В следующем году крымская орда пришла, для того чтобы добить русскую армию и покончить с Москвой. И тогда небольшой отряд, те силы, которые удалось собрать, вышел им навстречу. Так вот, одним из полков командовал тогда Шуйский.

Что сохранили летопись и документы того времени из сведений о той битве? Вернее, не битве, а многодневной оборонительной операции? Сохранили они то, что на протяжении нескольких суток победа колебалась, сеча была страшная, русские засели в Гуляй-городе, это передвижная крепость на возах, на которые устанавливали деревянные стены, били из этих стен огненным боем из пищалей по врагу. Когда татары лезли на штурм, отсекали руки, которыми они хватались за верхушку стен. И время от времени бросались в конные атаки.

Татар было очень много – абсолютное превосходство в силах. И ими, помимо Девлет-Гирея, командовал талантливый полководец Дивей-мурза, своего рода гений и храбрец. И вот его-то ратники из полка Шуйского и взяли в плен: тот по неосторожности во время рекогносцировки сунулся очень близко к Гуляй-городу, и тут его смельчаки Шуйского и схватили.

Шуйский вместе с другими воеводами выстоял тогда и вынудил Девлет-Гирея отступить от Москвы с позором и с большими потерями. Это была великая победа, памятная на долгое время, потому что если б ее не было, то, может быть, и Москвы бы больше не было.

Иоанн Грозный, с подозрением относясь к Шуйским, не любя их, все-таки ценил в них отважных и искусных слуг, прекрасных воевод, людей умелых и умеющих верно служить на поле брани. Поэтому Иван Петрович постепенно возвышался в чинах.

Он ходил в походах, когда был взять ливонский город Пайде, он же Вейсенштейн, он ходил в большой поход, в котором было взято более 20 различных ливонских замков и городов, он был в чести у государя. В те времена не существовало орденов, медалей, могли в лучшем случае наградить золотой монетой, которую привешивали к шапке – знак почета, отваги, боевых заслуг. Но для главнейших воевод царства был еще один вид почтительного отношения со стороны государя: их могли, как тогда говорили «пожаловать» – пригласить их на обед вместе с государем, или пригласить их на свадебные торжества.

Вот после этого последнего похода князь Иван Шуйский обедал за одним столом с государем и был приглашен на торжества в честь бракосочетания с последней женой Иоанна Грозного Марией Нагой. А это значит, что царь доверял ему.

Хотел бы я рассказывать вам только благие и приятные известия из русской истории, большей частью – «одоления на враги» и славе русского оружия. Но бывали и тяжелые времена.

Конец Ливонской войны, последние пять лет – эпоха тяжелых испытаний для России. Страна оскудела, людей стало мало, средств денежных стало мало, и, к сожалению, в эти годы больше нам наносили поражений и даже, время от времени, захватывали наши крепости.

На северо-западе России появился страшный, храбрый и неутомимый враг: польский король Стефан Баторий. Трижды он ходил походами на Россию. У него была огромная армия, в которую вошли не только польские и литовские кавалеристы, казаки, но и наемники, взятые из разных стран Европы. Представьте себе эту разношерстную армию великолепных профессионалов, «людей войны», которые на протяжении долго времени ничего, кроме военных занятий не знали.

Дуда вошли отряды немцев, шотландцев, французов и, в особенности, храбрых венгров – они отличались тогда в Европе необыкновенным искусством и отвагой, поскольку постоянно сражались с турками, отражая их натиск.

Вот эта армия приходила внутрь России, брала города. Таким образом пали Великие Луки, пало несколько городков на Псковщине, пал Полоцк, который Иоанн Грозный до этого завоевал. И готовилось масштабное вторжение, направленное острием своим на древний Псков.

За несколько месяцев до третьего нашествия Батория царь вызвал Ивана Петровича, который воеводствовал во Пскове, выслушал его отчет и сказал ему: «Не ты старший во Пскове. Твоя родня, князь Василий Федорович Скопин. Но назначаю тебя главным начальником и с тебя спрошу за то, чтобы город дрался и не был сдан!» И на него возложил всю ответственность за защиту Пскова.

Иван Петрович к тому времени провел в армии почти 20 лет: защищал крепости, брал крепости, участвовал в полевых сражениях, и в удачных, и в неудачных. Даже какое-то время сам водил армию, защищая Порхов от того же Стефана Батория. Он вырос в человека исключительно опытного. Не только храброго, не только умного, но еще и исключительно опытного. И разные виды боевых действий, в которых он участвовал, и собственный, видимо, талант научили его многие вещи предвидеть.

Представьте себе шахматную партию, в которой кандидат в мастера спорта, а, может быть, и мастер спорта играет с гроссмейстером, победителем международных турниров. Кто-то из них видит ситуацию на 10 ходов, кто-то на 12… Очевидно, что побеждает тот, кто видит дальше.

И вот мы присутствуем при том, что Иван Петрович Шуйский и король Стефан Баторий, два великих игрока в тактические шахматы – они оба имели дар предвидения. Но в таких вещах важен и личный талант, и какое-то мистическое, небесное, может быть, покровительство правой стороны.

В походах на русскую землю воинство Батория отличилось невероятными зверствами. Многие люди в уже сдавшихся городах были подвергнуты резне, и даже, более того, сами мертвые тела были изувечены. Врачи из немецких наемных отрядов копались в трупах, изымали оттуда жир для каких-то медицинских надобностей. И при этом творились какие-то необыкновенные жестокости. Даже сами поляки и литовцы, казалось бы, враги, знатные люди, которые никогда особой симпатии к русским не испытывали, печалились о том, что совершаются такие злодеяния.

Во Пскове ждали иноверцев, иноплеменников, людей жестоких и жалости не знающих. И они вооружались не только мечом, не только порохом и ядрами, они вооружались еще и щитом веры. Это очень важный момент!

И здесь был Баторий, который просчитать военную партию также далеко, как и Шуйский, может быть, и мог. Но, все-таки, не умел. К тому же он многих настроил против себя, например, когда в завоеванном Полоцке принялся покровительствовать иезуитам, когда помог им устроить там учебное заведение, коллегиум, которое впоследствии превратится в академию.

Ну, что же. Перед тем, как Баторий со своей армией подошел к Пскову, Шуйский, считая партию вперед, предпринял несколько действий. На протяжении долгого времени он копил порох, ядра и продукты. Он знал, что каменные стены Пскова для современной артиллерии – не помеха: он участвовал во многих походах и видел, что артиллеристы, имея современные тяжелые орудия, взламывают такие каменные стены. И поэтому он велел псковичам за этой каменной стеной насыпать земляную, а сверх этой земляной ставить деревянные помосты. «Зачем, воевода?» – «Ройте, увидите!»

Он знал, что очень много зависит от позиции населения, и он велел всем целовать крест, присягая на верность государю, с тем, чтобы они честно отстаивали город. Он смог завести самые добрые отношения с псковским духовенством: оно его поддерживало. И, наконец, Шуйский завел очень хорошие отношения с населением Пскова: в нужный момент псковичи, несколько тысяч человек, вышли с оружием в руках помогать гарнизону Шуйского отбиваться. Не отсиживались в своих домах, а вышли на стены.

Когда подошла армия Батория, тот, также кое-что предвидев, выставил против слабого участка стен 20 тяжелых осадных пушек. Они в течение дня или двух без конца работали по этим стенам, сделали огромный пролом, разрушили две башни, и по ним отважнейшие из венгерских, польских, немецких воинов устремились на штурм.

Представьте себе ситуацию: боевой дух у войска Батория очень силен – он вел своих людей от победы к победе на протяжении нескольких лет! Они верили в него чуть ли не как в Бога, но только как в античного бога войны. Он был великолепный военачальник, ему следовала удача во всех его предприятиях! И поэтому энтузиазм взять этот город был велик. Один из участников похода, увидев стены Пскова, церкви, возвышавшиеся над этими стенами, палаты, воскликнул: «Боже! Какой огромный город! Он как Париж!»

И вот все эти храбрецы бросились на стены, смели псковичей из разрушенных этих, руинированных каменных стен и уткнулись за ними в стены деревянные. Там был вырыт ров, куда они падали перед этими стенами, там были насыпи, которые поглощали ядра, и ядра ничего разрушить не могли. И на этих насыпях стояли пушки, которые встречали нещадным огнем поляков, литовцев, немцев, венгров.

Напор был очень силен. Если бы Шуйский не предвидел, наверное, Псков бы пал в тот же день. Но все-таки и этого предвидения было мало, потому что у Шуйского мало было людей. И вот тогда на помощь его людям пришли псковичи, мужчины и женщины. Они вооружились дубьем, топорами.

Воевода знал, что сейчас решается судьба не только города, но и его лично, и, может быть, всей России, поскольку если Псков падет, войска Батория проникнут внутрь страны и могут дойти и до Москвы, и, во всяком случае, до царской резиденции в городе Старицы – это не так далеко от Пскова. Он сам выехал на коне, конь под ним был ранен, он разъезжал, командовал, отдавал приказы прямо во время боя. Даже когда наши попятились, он, плача, умолял их, заклинал Божьим именем: «Стойте! Не отдавайте укрепления!»

И когда наступил критический момент, псковичи всей толпой устремились на поляков, немцев, литовцев и венгров. И псковское духовенство, с иконами, со святынями, с мощами и чудотворными образами вышло прямо к пролому, там, где шел бой, подставилось под выстрелы и призвало всех драться крепко и до конца.

И вот тогда закипел бой страшный. Представьте себе, когда профессионалов войны не так уж много, они скучены на маленьком пятачке около этого пролома – не развернуться. А со всех сторон вокруг них кипит толпа разъяренных горожан, которая защищает свой город, свою родную землю, свои храмы. Конечно, они умирали по три, по четыре человека за одного наемника-профессионала, но, тем не менее, этим наемникам-профессионалам достается так, что они, в конце концов, начинают в ужасе и в усталости отступать, отступать к проломам.

Тогда Шуйский велит под полуразрушенные башни подвести пороховые мины, и взрывает их. А другие расстреливают их из пушек с деревянных помостов. Башни рушатся, и под ними гибнут поляки, немцы, литовцы. Самые упорные венгры достаивают в этой битве до вечера, а потом маленькими группками, унося раненых и убитых, уныло отправляются к себе в лагерь.

Штурм потерпел поражение. Поляки израсходовали порох, а Шуйский моментально забил все дыры в стенах деревянными срубами.

Что произошло, что случилось? С одной стороны, победа одного шахматиста над другим. С другой стороны, победа, может быть, великого народа над разноплеменной армией. И, наконец, последнее: все-таки в этом бою, где победа колебалась, переходя то на одну сторону, то на другую, было Небесное вмешательство, определившее победу тем, кто честно защищался.

И после этого штурма неприятель, подсчитывая потери, в дневниках, в письмах признавался: погибло много народу, и что страшнее всего, огромное количество людей оказалось помято кольями, топорами, дубинами. Один из чиновников канцелярии Батория написал честно в письме, что его приятель, ротмистр Стадницкий, вернулся в лагерь «избитый дубьем как собака». Это точное выражение.

Эта свалка страшная принесла победу, потому что Шуйского поддержал Псков, поддержали его горожане, поддержали его священники, а не что-нибудь иное.

Впоследствии Шуйский 46 раз совершал вылазки из города, то есть раз в несколько дней – обязательно за стенами оказывался русский отряд, который наносил удар по лагерю неприятеля. В ноябре еще раз выдержал штурм, и хитрец Шуйский подсунул во время этого штурма несколько возов, груженных мешками с солью к пролому. Он знал, что в среде поляков и литовцев начался голод, что в их лагере не хватает фуража, дров, провизии. И храбрые наемники, добравшись до стрельцов, которые сбрасывали их с земляной насыпи, увидели эту соль, с жадностью набросились на нее и потащили мешки к себе в лагерь.

Даже тех, кто не хотел штурмовать город, по льду уже гнали туда саблями, на них уже наезжали конями офицеры, когда сообщили в лагерь: «Боже мой! Там соль! Там настоящая соль! А мы давно сидим без соли!» Моментально была вызвана эдакая фальшивая храбрость толп голодных бойцов, которые ринулись грабить эти самые возы, и, естественно, помешали всем остальным драться. И, конечно, их вышибли оттуда.

Эта хитрость Шуйского-шахматиста была опять хорошим ходом, которым можно было переиграть поляков. Но понимаете, это хитрость низшего порядка. А есть не только хитрость, но и мудрость. Шуйский договорился с духовенством, чтобы оно раз в несколько дней обходило стены и проломы в том числе, с иконами, чтобы оно устраивало крестные ходы и молебны. И вся защита Пскова была наполнена христианским духом, она была делом веры, и она стала, в конце концов, торжеством веры.

С тех пор сохранились сказания, согласно которым во Псков тогда являлась Богородица с избранными псковскими святые. И Она помогала отстоять стены. Более того, противник сам, казалось бы, в очевидных случаях обращал против себя силу не только воинскую, но и силу Небесную. Когда священники подходили к проломам с иконами, за проломом могли оказаться литовцы, венгры, поляки. Ну, допустим до того, чтобы расстреливать священников из ружей или из луков – до этого не доходило.

Но знаете, было такое баловство военное: булыжниками закидать. Ну, больно попам, попадают по ним камнями, а они стоят, молятся. По ним опять камнями кидают. Они поглаживают свои раны, свои битые кости, но все-таки стоят, молятся. И тут камень попадает в икону Димитрия Солунского, моего, кстати, святого. И в этот же день, когда икона была повреждена булыжником, во Псков переходит из польского лагеря некий Игнаш – он был русским стрельцом, попал в плен к полякам, и чтобы выжить, пошел к ним на службу. Потом именно в этот день усовестился, пришел и рассказал, где проходят подкопы под Псков.

Собственно, Шуйский вел контр-подкопы, но точно не знали, где поляки лезут, поэтому приходилось работать во всех направлениях. Эти места были указаны, и их моментально подорвали. Таким образом, минная война, подкопы с пороховыми зарядами также не имели никакого успеха.

Монахи, отчаявшись, принялись штурмовать соседний Псково-Печерский монастырь. Ну, представьте себе ситуацию, когда обитель, была она конечно, крепостью, там был воинский отряд, который время от времени трепал польских фуражиров, так вот, когда обитель является объектом польской бомбардировки и штурма.

Но знаете, наши умели защищать монастыри: тогда они защитили Псково-Печерский монастырь, во время смуты Троице-Сергиев монастырь, а во время Крымской войны, когда английский флот послал два новейших корабля обстреливать Соловецкую обитель, то и она не сдалась, да еще и дала сдачи огнем со своих стен.

Вот в этом случае дважды или даже трижды штурмовали Псково-Печерский монастырь. Монастырь выдержал, и мало того, еще и часть тех, кто шел на штурм, оказалась в плену!

Поляки между собой стали говорить: «Это магия! Они колдуют там у себя!» Потом, подумав, добавили: «А, может, и правда было какое-то чудо… Вот у них-то монастырь, он Богородицын, они его также почитают, как мы у себя Ченстоховскую обитель почитаем… Хотя нет, нет! Конечно, что у них там может быть? Наверное, просто нашим пороху не хватило!» Возникали вот эти колебания: признать ли чудо? А поляки видели необыкновенные световые столбы над псковскими стенами, видели, что сколько они не штурмуют маленький монастырь, ничего не могут с ним сделать, видели все это и, конечно же, к ним приходили сомнения о правоте их дела, сомнения в том, на чьей стороне Господь.

Но они люди военные, для них сомнения, в общем, не были характерны, поэтому они продолжали упорствовать в своем деле. И они стояли под Псковом на протяжении многих месяцев. Пришли в конце августа 1581 года, король их покинул, два неудачных штурма, поражение в минной войне, полная неудача под Псково-Печерским монастырем, голод, отсутствие дров, отсутствие фуража, постепенно тающие отряды наемников, которые плюнули на это дело: ни славы, не добычи! – и стали бежать оттуда. Вот эта тающая армия упорно умирала под Псковом, пока, наконец, в феврале 1582 года не пришло известие, что заключен мир, и Псков, таким образом, был освобожден от блокады.

Я повторяю: конечно же, Шуйский хороший полководец, конечно же, он мог видеть будущие комбинации и готовить свои контр-комбинации. Но еще и вел себя как человек, который подчиняется долгу перед землей, государем и Богом. И как добрый христианин, и как хороший военачальник, он победил по всем статьям. Бог возвысил его.

Что происходило дальше? Через несколько лет после этого скончался государь Иоанн Васильевич, которого знают, в основном, по прозвищу «Грозный», приобретенному в более поздние времена и скорее от историков, чем от современников. После него на трон взошел его сын, государь Феодор Иоаннович. Это был государь кроткий, блаженный, он был молитвенник, он был святой. И он сейчас входит в собор Московских святых как местночтимый чудотворец. Существуют иконы царя Феодора Иоанновича, существует молитва, обращенная к нему, благоверному.

Но к государственным делам он был мало склонен, и при нем правило боярское правительство, оно, в основном, разбиралось с административными вопросами.

Иван Петрович Шуйский, человек уже зрелого возраста, с великой славой, прогремевшей по всей России: победил самого Батория, отстоял страну, отстоял город, сокрушил великую армию! – вот он с этой славой стал одним из крупнейших деятелей правления тех лет. Правда, большую часть того времени, которое он прожил при Феодоре Иоанновиче, он провел во Пскове: он продолжал там наместничать, продолжал быть воеводой. Но его родня, Шуйские Московские, боролась с другими придворными партиями.

Борьба эта была сложной, затейливой, и, конечно же, и здесь победа колебалась, переходя то к одним, то к другим, то к Шуйским, то к противникам Шуйских. Я не буду в подробностях рассказывать, кто против них выступал, но самыми упорными из них были Годуновы со своими сторонниками.

И вот однажды произошла ошибка, причем не столько умственная, сколько душевная. Шуйский вместе со своей родней затеял матримониальную комбинацию, которая, казалась ему, возвысит его, возвысит его родственников и унизит врагов Годуновых. Эта матримониальная комбинация была в духе деда Ивана Петровича, его давних предков.

Состояла она в том, что знать Московская, Шуйские, Мстиславские, затеяла развести царя Феодора с его женой. Жена была Ирина Годунова, они нежно любили друг друга, но, к сожалению, Бог им до этого времени не дал детей, а они были в браке уже очень долгое время. И если бы Феодор Иоаннович сказал: «Ну, хорошо, я уступаю вам!» – он же добрый человек, милостивый, блаженный! Казалось, немножко нажать на него, и он поддастся. Даже митрополит дал благословение: «Ну, хорошо, в общем-то, это позволительно в таких случаях», митрополит Дионисий.

И к Феодору Иоанновичу подступили знатнейшие люди царства: князь Мстиславский – великий полководец, князь Шуйский – великий полководец, другие вельможи и сказали ему: «Разведись с Ириной. Мы дадим тебе в жены дочь Мстиславского».